Самовольный захвать кладбища.—Нѣкто А. П—овъ, имѣющій недвижимое имущество около стараго еврейскаго кладбища въ г. Маріуполѣ, вздумалъ—благо «мертвые срама не имутъ», воспользоваться для хозяйственныхъ цѣлей, вѣчнымъ жилищемъ ушедшихъ въ «лучшій міръ> евреевъ, причемъ г. П—овъ не поцеремонился съ могилами и памятниками. Объ этомъ староста мѣстной главной синагоги Л. А. X- цкій сообщилъ городской управѣ и религіозному «вандализму» П—ва, понятно, будетъ положенъ конецъ.
«ПК». Воскресенье, 10 Мая, 1892 года
Предстоящій процессъ.—По поводу захвата А. П—вымъ стараго еврейскаго кладбища, о чемъ мы уже сообщали нашимъ читателямь,—маріупольская городская управа извѣстила формально мѣстное еврейское духовное правленіе о томъ, что оно, съ своей стороны, имѣетъ право предъявить къ А. П—ву искъ. понятно, что мѣстное еврейское духовное правленіе послѣдуетъ указанію городской управы, если только этого не устранитъ самъ г. П—въ.
«ПК», Четверг, 21 Мая, 1892 года
Потрясающая драма. -22-го августа сего года у столоначальника маріупольскаго уѣзднаго полицейскаго управленія, Ивана Терентьевича Игнатьева, скончалась оть холеры единственная дочь, 10 лѣтъ. Послѣ внезапной смерти ея оть ужасной болѣзни, отецъ впалъ въ сильную грусть,—нерѣдко онъ высказывалъ своимъ знакомымъ, что ему теперь не для кого жить. Въ сороковой день кончины своей единственной и, понятно, горячо-любимой дочери Игнатьевъ отслужилъ панихиду по покойной —это было 3-го октября, а 4-го—утромъ онъ отправился на кладбище, при чемъ принесъ съ собою конфекты, пряники и яблоки, затѣмъ, разложивъ ихъ на могилѣ дочери, позвалъ сторожа кладбища съ его дѣтьми и просилъ ихъ ѣсть принесенное, а самъ все плакалъ. Сторожъ, знавшій Игнатьева, приходившаго по праздникамъ на могилу дочери, утѣшалъ его и уговаривалъ не плакать. Въ отвѣтъ на слова сторожа, безутѣшный отецъ попросилъ оставить ѳго одного на 1\2 часа и не мѣшать ему помолиться на могилѣ дочери. Сторожъ, конечно, удалился, а глубоко скорбящій отецъ, ставъ здѣсь на колѣна, началъ молиться. Отойдя на нѣкотороѳ разстояніе и оглянувшись назадъ на молящагося отца, въ одной молитвѣ искавшаго утѣшенія въ страшной и невозвратимо понесенной имъ потери, сторожъ увидѣлъ, что Игнатьевъ вдругъ упалъ на землю; когда онъ подбѣжалъ къ несчастному отцу, то глазамъ его представилась ужасная картина: Игнатьевъ находился уже въ предсмертной агоніи, изо рта его шла пѣна, тутъ- же, около самоубійцы, лежала бутылочка, въ которой была чистая карболовая кислота. Позвавъ людей, которые остались около Игнатьева, сторожъ поѣхалъ за городовымъ врачемъ, которому, на печальномъ мѣстѣ потрясающей «драмы», пришлось только, увы, констатировать столь трагическую и безвременную смерть отца «у ногъ» своего горячо-любимаго и безжалостно похищеннаго жестокою смертью дитяти. Этотъ факъ безграничной родительской любви Игнатьева, который не могъ перенести страшной потери своей единственной дочери,—трагическій способъ самоубійства при необыкновенной леденящей кровь обстановкѣ—на кладбищѣ и у могилы дочери, произвели, конечно, въ городѣ потрясающее впечатлѣніе и вмѣстѣ съ тѣмъ вызвали крайнее соболѣзнованіе о самоубійствѣ Игнатьева, бывшаго честнымъ труженикомъ и прекраснымъ семьяниномъ. Такъ какъ Игнатьевъ не оставилъ послѣ себя никакихъ средствъ, то чины полиціи устроили похороны покойнаго на свой счетъ. Злополучный отецъ, отошедшій преждевременно въ вѣчность къ своей дочери, съ смертью которой не могъ примириться, погребенъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ испустилъ свой послѣдній вздохъ, «у ногъ» своего единственнаго и горячо-любимаго дитяти...
«ПК», Воскресенье, 11 Октября 1892 года